ШМУЭЛЬ-ЙОСЕФ АГНОН

Перевод Натана Файнгольда

Птица моя

I

Моя мать, да почиет она в мире, заправила крупу яичным желтком и выставила в окно, на солнце. Слетелись птицы на запах зерна, поклевали крупы да улетели, поклевали и упорхнули. Но одна птица застряла между двойными рамами - не нашла пути. Хлопает крыльями, бьется о стекла. Мир сияет пред нею, сестры ее и подруги кружат по нему, а она, одинокая, не знает, как вырваться. Ударилась клювом в стекло и упала с распростертыми крыльями. Привлеченный звуком падения, подошел я к окну, протянул к ней руки, сложил ее крылья и внес в дом.

Еще миг, сказал я себе, отпущу эту птицу, и унесется она, куда пожелает. Раскрыл руку, чтобы дать ей свободу. Но обессилела птица и не смогла взлететь. Тогда я сказал: "Останься со мною, ешь от хлеба моего, пей из моей чашки, летай в нашем доме - нам на радость"*.

Я не стал забавляться птицей - боялся опоздать в хэдэр. Погладил ее крылья и сказал: "Мир тебе, птица моя. Я покидаю тебя против воли, но обещаю вернуться и не расставаться с тобой до утра!". А сестре, стоявшей у меня за спиной, я сказал: - Присмотри-ка за птицей, пока не вернусь.

Сестра моя, не мешкая, взяла птицу. Взяла ее и защебетала, и стала напевать ей песенку, усадивши себе на голову. В жарких своих волосах устроила ложе для птицы. А я отправился в хэдэр.

Я в пути, а сердце говорит мне, что нехорошо я сделал, уйдя и оставив птицу в руках сестры. Не пришел бы кот да не съел бы мою птицу! Вернулся я, взял из рук сестры птицу и пристроил ее между оконными рамами. Затворил окно, а форточку слегка приоткрыл - чтобы вдыхала ветерок. И только после этого пошел в хэдэр.

Как хороши летние дни после полудня! В эти часы мы учим Священное Писание. Представьте себе: человек укоряет своего сына - еще упреки на устах его, но в голосе уже звучат прощение и любовь. Такой голос у раби, когда мы читаем Книгу пророка Ошейи, и розга, не покидающая его руки, теперь служит ему лишь для того, чтобы отгонять мух. Голос раби завладевает моей душой, я почти позабыл мою птицу. Правда, я твердо знаю, что у меня есть тайна, сердце напоминает мне о ней. И когда мы доходим до слов: "Встре- пенутся, как птицы... ", - я содрогаюсь от ужаса: не съел ли кот мою птицу, не покинула ли она меня безвозвратно?

Как только закрыли мы книги, я опрометью бросился домой - по пути со взрослыми не здоровался, на оклики сверстников не отвечал. До самого дома мчался я во весь дух.

II

Прибежав домой, о птице я не спросил - боялся услышать, что она улетела. Приложил руку к сердцу - оно колотилось под рукой.

Запах, похожий на запах опилок, летящих из-под пилы, доносится со двора. Нэт, жених нашей служанки, постукивает молотком. По одну сторону от него сложены прутья, по другую - гвозди, гвоздями он сколачивает прутья. Я спросил, как он поживает, но ответа не получил. Честный поденщик, он не привык приостанавливать работу, но улыбка на его губах сказала мне, что в моем доме - мир и покой, ничего худого не приключилось. И все же я не успокоился, пока не дал себе обет бросить монетку в копилку Мэира-Чудотворца.

Стою, подходит моя сестра. Бросилась мне на шею, пряди ее каштановых волос прильнули к моему лицу, прижались к пейсам. И она говорит: - Нэт делает клетку для нашей птицы! Опускаю руку в карман в надежде найти хоть что-то и дать Нэту, мастерящему клетку для птицы, но карман мой пуст, в нем нет ничего. Отрываю пуговицы от своей куртки и протягиваю Нэту. Нэт берет пугови цы, прячет их и продолжает работать как ни в чем не бывало.

Полы моей одежды развеваются на ветру, а я, подобный птице, готовой взлететь, обратил лицо к дому, к окну.

Приложила сестра моя палец к губам и сказала: - Молчи! Она спит...

Но я все же вошел в дом, сестра шла за мною на цыпочках. Взяла она мою руку в свою и моей же рукой указала на окно. Там лежала моя птица: голова между крыльев, а крылья - как золото вечернего солнца.. Я замер на месте, не в силах пошевелиться - моя птица пленила меня, словно охотник, подстерегавший свою дичь.

- Она попила, - сказала сестра и придвинула к ней маленькую чашку с водой. А в окне вокруг птицы рассыпано зерно.

Я вспомнил о клетке и о Нэте, делающем клетку. Мне очень хотелось, чтобы он окончил ее до ночи и чтобы птица в ней поселилась. Я вышел к Нэту, оставив птицу. Я около Нэта, подходит мать, и по лицу ее видно, что она недовольна мной. И понятно почему - я до сих пор не пошел к молитве. Трудно мне было оторваться от клетки, но все-таки я пошел. А то ведь скажет мать, что нет в этом мальчике страха Б-жьего, и рассердится на мою птицу.

III

Как только вошел я в дом молитвы, обступили меня мальчики, стали расспрашивать, почему я ушел из хэдэра, а ушел-то я, никому не сказав ни слова. Рассказал я им о птице и о клетке, которую Нэт, жених служанки нашей, мастерит для птицы. Выслушали они и говорят:

- Пойдем к тебе, посмотрим на птицу, погладим ее крылья. Я отвечаю им:

- Хотите увидеть птицу, приходите завтра, а не сегодня. Она спит, вы ее разбудите.

Они все разом загомонили:

- Нет у него никакой птицы! Он все навыдумывал! Не верьте ему! Он лжец!

Тогда я взял в руки цицит - кисти моего малого талита, чтобы они свидетельствовали о моей правдивости, и сказал:

- Сейчас увидите, истинны ли мои слова! - и поцеловал цицит...

- Один шартили** лучше целой стаи птиц, - изрек кто-то из мальчиков с таким видом, словно шартили обитает в его доме.

Все они завидовали мне, потому что у меня есть птица, и из зависти сказали:

- Откуда мы знаем, годны ли твои цицит! - и принялись проверять мои цицит***. Они тянули их с такой силой, что одна из кистей оторвалась. Я положил ее в молитвенник. Один мальчик поймал на лету муху и закричал:

- К нему в рот попала муха, а он говорит, что это - птица!

Но вот пришел мой отец к молитве. Я хотел было застегнуть на себе куртку - не мог же я показаться отцу в расстегнутой куртке. Но пуговицы на куртке отсутствовали, ведь я отдал их Нэту. Показал я мальчикам на борта своей куртки и говорю:

- Пуговицы я отдал Нэту, который делает клетку.

Всем стало ясно, что я говорил правду. И один из мальчиков рассказал:

- Когда умирает праведник, душа его воплощается в птицу, и летает птица весь день, куда хочет - туда летит: то в одно место, то в другое, то к дереву зеленеющему, то к потоку вод. А бывает, опускается на крышу дома молитвы - сказать "амэн" после кадиша, либо постучится клювом в окно - чтобы обитатель дома помянул ее душу. А ночью возвращается к Отцу своему Милосердному на небесах, ведь там ее обитель. И каждую ночь, ровно в полночь, приходит Он в Ган Эдэн - Райский сад - тешиться душами праведников. И может статься, придет Он в Сад и не найдет там душу одного из праведников, воплотившуюся в птицу. И позовет Он: "Дочь Моя, душа имярека! Где ты?". Но нет ее, потому что Шмуэль-Йосэф, сын Эстэр, поймал ее, когда она клевала крупу, которую выставила в окно Эстэр, его мать, поймал и не отпустил птицу. И скажет Всевышний во гневе: "Горе ему, Шмуэлю-Йосэфу! Горе сыну Эстэр, похитившему Мою птицу, чтоб не тешиться Мне ею в Саду наслаждений Моих!"

Моей душой овладел ужас. Я раскаялся в том, что поселил у себя птицу, и решил: "Вернусь домой, возьму листок бумаги и напишу такими буквами, как в молитвеннике, что оставил у себя птицу в простоте сердечной, чтобы давать ей пищу вовремя****. Привяжу эти слова к крыльям птицы и открою форточку. Полетит птица, куда захочет, - и не будет на мне вины!"

Пришел я, а в доме нет света: в летние ночи из-за комаров мать не зажигала ни свечи, ни лампы. Запах свежеобструганного дерева наполнял дом. Я раздевался в темноте, снял с себя малый талит, разулся. Моя сестра слезла с кровати и сказала:

- Вот клетка, - и положила мою руку на клетку.

Я просунул сквозь прутья пятерню, но пальцы мои ощутили только ветерок. Сестра сказала: - Завтра птица будет спать в клетке.

Дыхание сестры было теплым, как крылья птицы. Я кончил раздеваться и произнес молитву "Шма", читаемую перед сном. Улегшись в постель, поразмыслил о том, как я поступил с птицей, и душа моя обрела покой. Сказал себе: "Пусть у нее душа праведника и я содеял зло, но ведь форточка приоткрыта, и птица вольна лететь, куда ей вздумается". И я уснул...

Зазвучала песнь, возвещая: "Вот и птица нашла дом...". Отец подошел к моей постели и сказал:

- Это маленькое создание уже пропело хвалу Всерышнему, а ты все лежишь.

Я оделся - мать дала мне малый талит взамен негодного, от которого мальчики оторвали одну из кистей. Я произнес "Модэ ани": "Благодарю Тебя, Царь Вечноживой и Сущий, за то, что возвратил мне душу мою..." - и стал поить птицу водой. Она соскочила с жердочки и попила. Взял я молитвенник, чтобы помолиться. Одним глазом гляжу в молитвенник, другим - на птицу. Грудка у нее и голова с боков - пепел, обволакивающий пламя, а шейка - почти черная. По временам она встряхивает головой, щебечет и накрывает свое тело крыльями.

Отец взял талит и тфилин и, наказав мне отправляться в хэдэр, пошел в дом молитвы. Держа в руке свой утренний ломоть хлеба, я сказал птице: "Сиди здесь, пожалуйста, отец велел мне идти в хэдэр...".

Вспрыгнула птица на прут и замерла. Я тоже замер на мгновение, потом поцеловал мезузу и вышел.

IV

Солнце взошло над землею, запорхали птицы, запели. Я остановился, сердце мое переполнилось до краев. Мне есть, что сказать им, птицам небесным, ведь одна из них - птица моя! Как жаль, что язык зверей и птиц мне неведом и я не могу расспросить их, как живут они, передать им привет от птицы моей.

Пришел в хэдэр, а там ни души. Моя птица проснулась на рассвете, а с нею и я. Остался бы лучше дома, тешился бы птицей моей. Какой прок, что пришел я так рано? А все же приятно, что никто не опередил меня. Сяду-ка, посижу на скамейке, пока не появится кто-нибудь из усердствующих. Войдет и спросит: "Что сегодня стряслось с тобой?".

Но, войдя, усердствующий ни о чем не спросил. Краткий миг он глядел на меня, а рука его уже тянулась к Гемаре. Рассердился я и сказал:

- Можешь глаз не сводить с Гемары, пожирать ее глазами - все равно не покажу тебе птицу мою!

Пришли другие мальчики и перед тем, как появился раби, расспрашивали меня о птице. Исчезли вражда и ревность. Они больше не завидовали мне, теперь они радовались, что птица избрала для отдохновения дом их сотоварища. И стали наперебой наставлять меня, как обращаться с птицей и чем кормить. В полдень пошли со мной несколько мальчиков поглядеть на птицу. Среди них не оказалось ни одного, у кого не нашлось бы в кармане гостинца для птицы.

После обеда вернулись мы в хэдэр. Как и вчера, читали мы Книгу Ошейи: "Когда Исраэль был еще ребенком, Я возлюбил его...". Учились, пока день не склонился к вечеру, и тогда мы побежали к нам домой. Женщины сидели около своих домов, наслаждаясь свежим воздухом.

Видя нас всех вместе, они, изумляясь, спрашивали:

- Куда вы?

Мы отвечали:

- Идем в родильный дом прочитать "Шма"*****, - да простит нам Всевышний эту ложь!

И женщины изумлялись больше прежнего.

Дети вошли ко мне в дом, увидели птицу и промолвили в один голос:

- Так и есть, настоящая птица!

А мальчик, подпевавший хазану в Рош а-Шана и в Йом а-Кипурим, приставил правую руку к уху, большой палец левой руки - под кадык и запел перед птицей, чтобы послушала птица и пела священные песни. Он пропел для нее одно из песнопений, завершающих молитвы Йом а-Кипурим, и песнопение, которое поют во второй день Рош а-Шана: "Как птицы порхающие...". А потом прозвучали все другие напевы, что знал мальчик. Я стоял, как бы возвышаясь над всеми, словно истинный супруг радости, царившей в моем жилище.

И тогда я вспомнил свой обет раби Мэиру-Чудотворцу. Сунув руку в карман, достал я монетку, которую мать дала мне сегодня - купить вишен. Я же ничего на нее не купил, потому что еще в день появления птицы предназначил для копилки раби Мэира-Чудотворца, когда вечером, вернувшись из хэдэра, испугался, что птица упорхнула из дома. Теперь вдруг захотелось мне купить зеленой краски - выкрасить клетку в цвет лесного дерева. И в копилку раби Мэира-Чудотворца я монетку не бросил.

А мальчик-певец все пел перед птицей. Пришло время предвечерней молитвы, мать торопила меня. И мы договорились между собой: завтра канун субботы, после полудня мы свободны от занятий; пойдем-ка молиться, а позабавимся завтра. Когда я уходил, мать наказала мне купить шафрану и корицы, для субботнего печенья. Принес я корицы и шафрану, все как мать велела. И она приготовила тесто - вылепила халы и накрыла их решетом.

А я улегся спать, не предчувствуя худого, - как, впрочем, и тот мальчик, поучавший меня, что Вышний Судия спросит, где душа праведника, воплотившаяся в плененную птицу. Сегодня этот мальчик радовался птице вместе со мной.

V

Утром от пенья птицы я не проснулся. Привык к ее голосу и не услышал, как запела она. Встав, ощутил я запах левивот - картофельных оладий, начиненных творогом и изюмом, которые готовила мать, да осенит ее мир, накануне субботы. Совершив омовение pyк и произнеся утренние благословения, я сказал матери:

- Дай мне позавтракать.

Она ответила:

- Да ты не молился!

Я сказал:

- Разве можно опасаться, что я стану есть до молитвы? Дай-ка мне все же мою долю.

Мать дала мне две опадьи и кусок пирога с изюмом. Взял я оладьи да пирог, выковырял из пирога изюм и дал птице, а кота, пялившего глаза на оладьи и на птицу, отогнал. Но он вернулся, и я пнул его ногой - с того дня, как появилась птица, не давал я спуску коту, но прогнать не прогнал. Кот по-прежнему жил дома.

Я начал молиться и, пока молился, извлек остаток изюма из пирога и оладий, бросил птице, а кота лягнул ногой - за то, что он, как сам ангел смерти, таращил глаза на птицу и на оладьи.

Стою я и молюсь и вдруг слышу пронзительный горестный вскрик. Поворачиваю голову и вижу: мать стоит у печи, держа ухват задом наперед, а сестра моя обнимает ее обеими руками и плачет навзрыд. Я за кричал:

- Что с тобой, мама?!

Она едва вымолвила:

- Птица... - и умолкла в безутешном горе. В голове пронеслось: кот загрыз мою птицу, - и сердце сжалось от горя. Я был опустошен. Потрясенный гибелью моей птицы, я говорил себе: "Почему кот съел мою птицу, разве в доме нет еды? Вот он, бесстыжий, сидит в углу и не стыдится ни капли!" И я поддал коту ногой так, что он отлетел к двери и ударился об нее. Дверь распахнулась, и он убежал.

Когда разум вернулся ко мне, я понял, что птица выпорхнула из клетки и подлетела к печи. Пламя охватило и сожгло ее крылья. Спасения не было. Мать вытащила птицу - но то была "головня, выхваченная из огня".

Вот мать стоит перед печью, сестра обнимает ее, а в печи полыхает огонь. В доме царит тишина.

Мой взгляд остановился на клетке - дверца распахнута. Выпорхнула птица и сгорела. Останки ее - на скамье, что стоит у печи.

Мать снова взялась за работу, вынула хлеб из печи, она безмолвствует. Сестра моя отошла от нее. Лицо ее распухло от слез.

В этот день я не пошел в хэдэр. И мать не сказала: "Иди". Взял я Священное Писание, раскрыл его на Книге Царей и прочитал о том, что совершил пророк Элиша для сына шунамитянки:

"И вырос мальчик... И он умер. Поднялась она и положила его на постель человека Б-жьего... Вошел Элиша в дом, и вот, мальчик умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за обоими, и молился Всевышнему. И поднялся, и распластался над мальчиком, и приложил уста свои к устам его, и глаза свои к глазам его, и ладони свои к ладоням его, и распростерся над ним. И потеплело тело мальчика... и открыл он глаза свои". Прочитав это, достал я из кармана монетку, бросил ее в копилку раби Мэира-Чудотворца и кинулся посмотреть, ожила ли птица. Но, увы, она мертва! Сестра моя стоит над прахом мертвой птицы.

Вернулся я к Книге, но голос пропал у меня, охрип я совсем. Притупилось горе, одна тоска в моем сердце. Не зная, куда себя деть, я слонялся без дела. Хотелось перевернуть дом, вывести из себя мать и сестру.

Взглянул на сестру - она шьет. Догадался, что шьет она саван для мертвой птицы, и заплакал. Боль оставила меня. Я взял гвоздь и вышел во двор, на то место, где в невозвратные времена Нэт мастерил клетку. Там выкопал я птице могилу.

Подошла сестра и положила птицу в мои руки. Взял я птицу и сказал:

- Погоди-ка, сестра моя, подержи ее еще немного.

Взяла сестра птицу и замерла. А я вошел в дом и принес кисть, оторванную от талита. Принял птицу из рук сестры и привязал цицит к телу мертвой птицы. И молча положил птицу в могилу, которую выкопал для нее своими руками, и засыпал могилу землей.

Многие дни горевал я о птице, все мои мысли были о ней. И пусть могила ее забыта - память о ней не покинет меня, потому что, скорбя о птице, в сердце своем воздвиг я ей памятник.

Птица моя!

Примечания:

* "Ешь от хлеба моего..." - см. Книгу пророка Шмуэля11,12:'3.

** Шартили - дух, обитающий в доме или в погребе и приносящий благословение домочадцам (прим. Агнона).

*** принялись проверять мои цицит - каждая из 4-х кистей цицит содержит восемь нитей. Если в одной из кистей цицит повреждены две нити, весь талит ритуально непригоден.

**** См. Псалом 145, стих 15.

***** Существовал обычай: дети, учившиеся в хэдэре, приходили в родильный дом и читали молитву "Шма" с тем, чтобы снискать для новорожденных благословение Небес.


К содержанию